их в комнату Анжеля. Потом, не возвращаясь к себе и не оборачиваясь, без тени волнения, спустился вниз. Он вышел через черный ход, около которого его ждала машина.

Анна работал у себя, а Дюдю диктовал Рошель письма. Услышав шум мотора, все трое вздрогнули и высунулись из окон. Но шум доносился с другой стороны. Заинтригованные, они спустились на первый этаж. Впрочем, Анна тотчас поднялся, опасаясь получить от Дюдю нагоняй за то, что отвлекается от работы в рабочее время. Прежде чем совсем уехать, Жуйживьом сделал круг. Сквозь скрежет зубчатых колес он не расслышал, что кричал ему Амадис, поэтому ограничился тем, что помахал ему рукой и на предельной скорости рванул через ближайшую дюну. Послушные колеса плясали по песку, разбрасывая вокруг фонтаны желтой пыли. Солнце превращало эти фонтаны в дивные песчаные радуги, которые доставляли Жуйживьому небывалое наслаждение своей безудержной многоцветностью.

На вершине холма профессор едва не столкнулся со взмыленным велосипедистом, одетым в форменную блузу табачного цвета и тяжелые, подбитые гвоздями башмаки, над верхним краем которых выглядывали носки из серой шерсти. Облачение велосипедиста дополняла форменная фуражка. Это был инспектор, посланный арестовать Жуйживьома.

Поравнявшись с велосипедистом, Жуйживьом дружески помахал ему рукой, потом стремительно съехал по склону.

Он смотрел на окружающий его пейзаж, будто нарочно созданный для запуска самолетов, и даже чувствовал в руках бешеную дрожь «Пинга-903» в момент, когда тот готов был вырваться из его объятий и совершить единственный в своей самолетной жизни счастливый полет.

От «Пинга» остался один пепел, Баррицоне и практикант тихо гнили, а он, Жуйживьом, убегал из-под носа инспектора, который явился по его душу потому лишь, что в правой колонке списка у него значилось на одно имя больше – или же не хватало одного имени в левой колонке.

Жуйживьом старался объезжать пучки лоснящейся травы, чтобы не нарушать гармонию округлых линий, царившую в пустыне, – гармонию без теней, потому что солнце вечно висело в зените, но еле грело, пассивное и ленивое. Несмотря на большую скорость, профессор почти не чувствовал ветра, и если бы не шум мотора, тишина, окружавшая его, была бы совершенной. Подъемы, спуски. Ему нравилось срезать дюны наискосок. Черная зона надвигалась с капризной прихотливостью – то внезапно и резко, то медленно и неуловимо, в зависимости от того, какое направление задавал профессор своему передвижному механизму. На секунду он закрыл глаза. Вот она, черная зона. В последний миг профессор крутанул руль на четверть оборота и отдалился от нее по широкой кривой, очень точно повторявшей изгиб его мысли.

Профессорский взгляд зацепился за два маленьких силуэта, и Жуйживьом узнал Олив и Дидиша. Они играли во что-то, присев на корточки. Профессор прибавил скорость и резко затормозил около детей.

– Здравствуйте, – сказал он, выходя из машины. – Во что играем?

– Ловим люмиток… – сказала Олив. – У нас их уже миллион.

– Миллион двести двенадцать, – поправил Дидиш.

– Вот и чудно, – сказал доктор. – Ничем не болеем?

– Нет, – сказала Олив.

– Не особенно… – отметил Дидиш.

– Что с тобой? – спросил Жуйживьом.

– Дидиш проглотил люмитку.

– Как же ты так, балбес? – сказал профессор. – Они ведь грязные. Зачем ты это сделал?

– Так просто, – сказал Дидиш. – Посмотреть, что будет. Не такая уж это гадость.

– Он совсем спятил, – доложила Олив. – Я больше не хочу выходить за него замуж.

– Ты совершенно права… – заверил ее профессор. – Вдруг он и тебя заставит люмиток глотать, а?

Он потрепал девочку по светлым волосам. Под солнечными лучами они выгорели отдельными прядями, а блестящая кожа покрылась ровным темным загаром. Присев перед корзиной с люмитками, дети в напряженном ожидании смотрели на профессора.

– Ну что же, будем прощаться? – сказал Жуйживьом.

– Вы разве уезжаете? – спросила Олив. – А куда?

– Я и сам не знаю. Поцеловать-то тебя можно?

– Только без глупостей!.. – предупредил мальчик.

Жуйживьом расхохотался:

– Ты что, боишься? Это потому, что она передумала выходить за тебя замуж и может теперь уехать со мной?

– Вот еще! – возмутилась Олив. – Вы слишком старый.

– Ей другой нравится, – сказал Дидиш. – Тот, у которого собачье имя.

– А вот и нет! – возразила Олив. – Глупости какие. Тот, у кого собачье имя, его зовут Анна.

– А тебе больше нравится Анжель? – спросил Жуйживьом.

Олив залилась краской и потупилась.

– Она просто дура, – сказал Дидиш. – Тот тип тоже слишком стар. Будет он возиться с какой-то сопливой девчонкой!

– А ты ведь не намного старше ее, – сказал профессор.

– Я старше на целых шесть месяцев, – гордо заявил Дидиш.

– Ах, вот оно что… – сказал Жуйживьом. – Ну тогда… – Он наклонился и поцеловал Олив. Потом он поцеловал еще и Дидиша, которого это слегка удивило.

– До свидания, доктор, – сказала Олив.

Жуйживьом сел за руль. Дидиш наконец поднялся и стал рассматривать машину.

– Можно мне порулить немного? – спросил он.

– В другой раз, – сказал Жуйживьом.

– А куда вы едете? – спросила Олив.

– Туда… – Жуйживьом неопределенно махнул в сторону черной зоны.

– Ух ты! – сказал мальчик. – Отец обещал, что, если я хоть раз переступлю границу этой зоны, он меня выдерет!

– И мой тоже, – закивала Олив.

– А вы ни разу не пытались туда попасть? – спросил профессор.

– Ну, вам-то мы можем сказать… Пытались, конечно, но ничего там не увидели…

– Как же вы выбрались?

– Олив туда не входила. Она держала меня.

– Смотрите, больше так не делайте, – предостерег профессор.

– Да там и нет ничего интересного, – сказала Олив. – Ничегошеньки не видать. Ой, смотрите, кто это там?

Дидиш поглядел вдаль:

– Похоже, велосипедист.

– Я поехал, – сказал Жуйживьом. – Прощайте, дети.

Он еще раз поцеловал Олив. Она охотно позволяла это делать, если ее целовали нежно.

Оживший мотор визгливо завыл; профессор с места врубил скорость. У подножия дюны машина фыркнула и разом махнула через хребет. Теперь Жуйживьом не менял направления. Уверенной рукой он сжимал руль, нога упрямо давила на газ. Ему казалось, что он мчится прямо на стену. Черная зона приближалась и росла, загораживая собою все. Внезапно машину накрыл тяжелый ледяной мрак. В том месте, где это произошло, в черной стене осталась вмятина, мало-помалу затянувшаяся. Как смятая резина медленно принимает изначальную форму, так непроницаемая стена постепенно восстановила свою ровную и гладкую поверхность. Только двойной след шин напоминал о том, что здесь только что проехал доктор Жуйживьом.

Велосипедист соскочил на землю в нескольких метрах от детей, следивших за его приближением, и подошел, ведя велосипед за руль. Колеса увязали в песке по самые ободья, и никелированные детали успели отшлифоваться до ослепительного блеска.

– Здравствуйте, дети, – сказал инспектор.

– Здравствуйте, месье, – ответил Дидиш.

Олив придвинулась ближе к мальчику. Ей не понравилась фуражка велосипедиста.

– Вы тут не видели человека по имени